«Отбой, — раздается голос дневального, но никого унимать не нужно. Наступает, наконец, момент долгожданного покоя». Вот о каком «покое» кричит название книги. Горькая, болезненная ирония сквозит на протяжении всей книги: «мы были люди, хотя и немцы», «родная власть отобрала не только свободу, но у многих и жизнь», «на Урале 12 месяцев зима, остальное время — лето». Герхард Вольтер разворачивает перед читателем апокалипсис трудармии, возникшей по мановению руки «вождя всех времен и народов».

Уроженец Житомирской области, сам Вольтер, будущий писатель, в конце 1941 года с соплеменниками был депортирован в Акмолинскую область, а в январе 1942 года был мобилизован в трудармию и оказался в Челябинской области. Полухудожественная ткань «Зоны полного покоя» составлена из двух временных планов — периода депортации (событийная линия автобиографического главного героя, 18-летнего юноши-немца, оказавшегося за колючей проволокой) и среза сегодняшнего дня (воспоминания оставшихся в живых трудармейцев, перспективы жизни немцев в России и Казахстане).

Выселяемые, иногда в течение часа, с насиженных мест, немцы Поволжья и других регионов Советского Союза отправлялись в своего рода резервации. Мужчины от 14 до 50 лет, женщины того же возраста, не имеющие детей до 3 лет, на скудном рационе — 600 г глинистого хлеба в день и «палянта» с рыбным запахом, без гущи — выполняли по 12 часов в сутки тяжелые работы: стране нужен был металл, уголь, лес. Жили в бараках и землянках, огороженных колючей проволокой, натянутой первой партией немцев: первые трудармейцы, из которых практически никто не выжил, сами для себя, основательно, по-немецки, отстроили гетто. Жестокие морозы при отсутствии теплой одежды оборачивались обморожениями, порой приходилось без врачебной помощи, бритвой и огнем ампутировать конечности, чтобы остановить процесс гангрены. По утрам тех, кто не мог встать с нар, но был еще жив, надсмотрщики бросали поверх кучи трупов на мороз. Так называемые ОПП, оздоровительно-профилактические пункты, служили местом агонии дистрофиков.

Единственным «светлым» местом 200-страничной книги Герхарда Вольтера является услышанный им горький шутливый диалог двух немцев:

— Турак я пыль: тома просиль фарить суп пошише, теперь скашу: «Фари суп, штоп лошка стояль».

— Я котелок с сопой перу, путу суп черес окошка полючать.

— Не сапуть конфоира с сопой всять…

Незнание русского языка многими трудармейцами вызывало злобу охранников и местных жителей. Народ собирался глазеть на «пленных фашистов». Изможденных, едва живых немцев охраняли в сталинском концлагере здоровые, сильные мужчины, отвечавшие за наличие «немецкого поголовья». Многие советские немцы в душе мечтали воевать за советскую отчизну. Герхард Вольтер пишет: «Сильнее голода и холода резала обида: ведь и я мог бы воевать, а не преступником лежать на лагерных нарах». Советские немцы истреблялись и физически, и морально. Одним из тяжелых следствий геноцида служит тот факт, что практически целое поколение советских немцев осталось без образования.

Автор владеет приемами психологизма, крепко держит фабульную канву в рамках основной идеи, умело сочетает документальную хронику с изображением типизированной, а, следовательно, эстетически преобразованной действительности. Языку Герхарда Вольтера свойственны точность выражения мысли, внимание к фактам. «Скорчившись на нарах, я дал себе слово выжить, чтобы рассказать о том, как все было», — констатирует писатель, и данное слово он с честью сдержал.

Логическим завершением книги является объяснение причин эмиграции немецкого населения в Германию — генетический страх униженной и угнетенной нации перед неисторической родиной, горький протест отчаявшихся.